a


Don’t _miss

Wire Festival

 

Lorem ipsum dolor sit amet, consectetur adipiscing elit. Nullam blandit hendrerit faucibus turpis dui.

<We_can_help/>

What are you looking for?

Личная конституция Владимира Ярославцева

Я родился в обыкновенной рабочей семье. Папа — слесарь, золотые руки, мама — крановщица на оборонном военно-морском заводе «Северная верфь», который раньше назывался завод имени Жданова. Так получилось, что отец рано ушел из семьи и фактически моим воспитанием занималась только мама.

С точки зрения достатка мы с мамой жили очень скромно. Как могли, так и жили. У нас с мамой была дружная семья и теплые отношения.

В детстве я часто отдыхал в поселке Стрельна, рядом с Константиновским дворцом, что на юге города.Там был чудесный песчаный пляж. Вода в Финском заливе тогда еще была достаточно чистой. Так, до синевы, бывало, накупаешься, к маме прибежишь, а она намажет на хлеб кабачковую или баклажанную икру, и так это было вкусно, очень вкусно. Удовольствие невероятное.

Хотел стать военно-морским офицером. Именно командиром военно-морского крейсера, причем не эсминца, а именно крейсера. Любил пофантазировать, как я буду командовать кораблем.

Сосед по коммуналке был как раз инженером-кораблестроителем. У него была прекрасная библиотека по морской тематике. Я, ребенок, конечно, не рассматривал глубоко техническую сторону вопроса, сложные формулы, связанные со строительством кораблей. Но меня живо интересовали всевозможные корабельные сигналы, огни, навигация.

Что я люблю читать? Я люблю читать книги и всю жизнь читаю. И это, к сожалению, заставило меня отказаться от мечты быть командиром военного крейсера. Я посадил зрение, в результате чего мне пришлось надеть очки.

В нашей семье в моем роду никогда не было юристов. Желание стать юристом возникло в моей голове само по себе. Возможно, книги, которые я читал, повлияли на мои планы. А может быть, просто определенный склад характера способствовал этому решению.

Одно из моих главных приобретений, которым я до сих пор горжусь, — собрание сочинений Платона. Эти книги я приобрел, когда учился в 7-8-м классе, наверное. Мы с мамой жили скромно, а книги, тем более собрания сочинений, стоили тогда немало. Книги же были моей страстью, и в этом удовольствии мне трудно было отказать. Тут на удачу в продаже появилась доступная по цене печатная серия под названием «Философское наследие», которую я, мальчишка, конечно, купил.

Так получилось, что в этом же возрасте философия меня захватила. В результате в течение 30 или даже 40 лет выписывал журнал «Вопросы философии». Поначалу многого, конечно, не понимал, сверялся со словарями, но интереса от трудностей понимания все равно не терял. А потом или в журнале что-то изменилось, или, может быть, сфера моих интересов изменилась, не знаю, но я перестал выписывать этот журнал.

Я никогда не соглашался с известным выражением «Математика — это гимнастика ума». Я считал, что гуманитарные науки больше развивают. Например, философические размышления развивают гибкость и изощренность ума.

Как-то я увидел объявление об открытии школы юного юриста. Школа была двухгодичной и совершенно бесплатной. Я, конечно же, взял абонемент. На занятиях выступали уважаемые люди: председатель Ленинградского городского суда Николай Александрович Ермаков; известный советский юрист, криминолог, доктор юридических наук, профессор Михаил Давидович Шаргородский; один из виднейших советских юристов и специалистов по гражданскому праву профессор Олимпиад Соломонович Иоффе. Или, например, Полина Соломоновна Элькинд — специалист в области уголовно-процессуального права. Она была не только выдающимся юристом и ученым, но и очень яркой женщиной. Когда она произносила фразу: «Мы грудью встанем на защиту уголовно-процессуального закона», все студенты верили — точно, ее не обойдешь. И закон может быть спокоен, когда Полина Соломоновна на его защите. Представляете, какая блестящая плеяда! Считаю, что мне очень повезло учиться у этих людей. Юристы, у которых мне довелось учиться, — это какое-то невероятное созвездие виднейших умов.

Я не хотел быть ни адвокатом, ни прокурором, ни следователем. Я с самого начала хотел быть именно судьей. Кстати, из школы юного юриста вышло много высококлассных юристов и ученых-правоведов, со многими из которых мы и сейчас периодически встречаемся, дружим.

Я был спортивным молодым человеком, занимался борьбой, самбо. У меня был замечательный тренер по борьбе Анатолий Соломонович Рахлин, светлая ему память. В университетскую пору я пять лет играл в регби за университетскую команду.

К сожалению, после окончания школы я на юрфак не поступил, классически один балл не добрал. На чем срезался? Как многие — на сочинении. Размахнулся, увлекся, запятые не там поставил или не поставил…

Я устроился на работу секретарем судебного заседания в Октябрьский районный народный суд города Ленинграда. Казалось, что это выглядит смешно: взрослый парень и вдруг с ниткой и иголкой подшивает дела. Зато я научился это делать очень хорошо и даже сейчас уверен, что справился бы отлично. Подшивание судебных дел, знаете ли, требует знания специальной техники, это не просто стежок за стежком, как по ткани. Так до армии в качестве секретаря судебного заседания я и работал.

Служил я в специальных войсках связи под Ленинградом. Кстати, как и во всем остальном, попал туда совершенно без какого-либо блата. Просто туда отбирали тех, у кого была «5» по английскому. С английским у меня все было очень хорошо.

Мама, конечно, навещала меня, гостинцы через забор ребенку передавала. А вместе с гостинцами журналы «Вопросы философии» и «Советская юстиция» привозила. Был забавный случай. Знаете, в казарме должен быть полный порядок, никаких лишних вещей на тумбочках бойцов. А я оставил журнал на тумбочке. Подзывает старшина: «Рядовой Ярославцев, ко мне!» Я мгновенно подошел. Он мне строго так: «Как вы могли оставить журнал на тумбочке? Вы же знаете, что это серьезное нарушение!» Я ему отвечаю: «Да, так точно, я понимаю. Но что же мне с ним делать? Выбросить? Все-таки „Советская юстиция“». Старшина, конечно, все понял, и взыскания не было. «Советская юстиция» меня спасла от наряда вне очереди!

После армии, в 1972 году, я удачно сдал экзамены на дневное отделение юрфака ЛГУ. Окончил университет в 1977 году с красным дипломом. На распределении я, естественно, сказал, что хочу быть только судьей. Вакантных мест на тот момент не было, я некоторое время работал консультантом в Ленгорисполкоме. В управлении юстиции как раз создали специальную группу, которая должна была заниматься контролем над исполнением решений по городу Ленинграду. Я вошел в эту группу и работал там вместе с Верой Георгиевной Ильинской, которая ранее работала народным судьей Красносельского районного народного суда города Ленинграда.

Сегодня я понимаю, что выиграть дело вовсе не означает, что права защищены и/или восстановлены.Необходимо, чтобы решение суда было реально исполнено. Когда мы начали работать, картина открылась не самая привлекательная. Несмотря на то что действовала инструкция Минюста и целая глава ГПК РСФСР была посвящена этому вопросу, у меня возникло ощущение, что эти нормативные акты судебные исполнители по каким-то причинам не применяют. Шаг за шагом мы привели в порядок процедуру исполнения решений в Ленинграде. Мы просто их учили, в хорошем смысле этого слова.

С этим багажом опыта и знаний я пришел в Красносельский суд. В связи с большой загруженностью Кировского районного народного суда власть города приняла решение провести административную границу. Появился Красносельский районный народный суд. Над нами тогда смеялись, сельчанами называли. Но по сложности дела в нашем суде ничуть не уступали делам в других судах города. Я получил мощнейшую практику не только в гражданских, но и в уголовных делах. Было все: от межевания земель до раздела домовладений. По распоряжению председателя суда я рассматривал все поступающие трудовые споры.

Судьей в полном смысле этого слова мне помог стать председатель Красносельского районного суда Рюрик Леонидович Кэйгерист. Выносить решение, а особенно приговор, всегда волнительно и страшно, особенно молодому судье. Бывало, придешь к председателю за поддержкой и советом, а он выслушает и так сурово отвечает: «У тебя все готово, иди, выноси решение». Конечно, он контролировал все, аккуратно, всегда готов был помочь, но не вмешивался, приучал к самостоятельности, ответственности и независимости. Кстати, за его независимый характер его «очень любили» в управлении юстиции. Возможно, этим его качеством я тоже вдохновился в своей работе. Он был настоящим судьей. Я ему очень благодарен, и светлая ему память.

Так я и стал судьей. Выносить решение, а тем более приговор, страшно, но именно ты — судья, для того и поставлен, и ты обязан это делать.

К сожалению, мы иногда работаем в рамках кампаний борьбы с чем-то. Тогда ЦК КПСС задал кампанию по борьбе с хулиганством, требуя искоренения этого явления. У Рюрика Леонидовича как раз на рассмотрении было дело о хулиганстве: молодой человек, немного выпивший, нарушил общественный порядок. Никаких серьезных последствий его действия не повлекли. Но формально человек в состоянии алкогольного опьянения в общественном месте совершил правонарушение. Это грозило ему строгим наказанием — до 5 лет лишения свободы. Рюрик Леонидович прекрасно понимал, что кампания требовала обвинительного приговора, партийные органы ориентировали на лишение свободы, но совесть судьи, человечность не позволяли этого сделать.

Рюрик Леонидович не стал ломать судьбу парню и лишать его свободы. Прокурор подал протест, приговор отменили за мягкостью. Это означало, что следующий судья должен вынести более строгий приговор: лишение свободы. Этим судьей стал я.

Изучив дело, я понимал, что можно, конечно, принять участие в кампании по борьбе с хулиганством, приговорить парня к реальному лишению свободы. Благодаря этому можно было «попасть на доску почета». Но не мог я, как судья, поступить так и сломать человеку судьбу. Надо было что-то придумать. И я не стал выносить приговор о лишении свободы, а вынес приговор об условном осуждении к лишению свободы. Формально выполнил требования закона: приговор был более суровый, чем предыдущий. Но фактически парень избежал реального наказания.

Меня вызвали к председателю городского суда. Я понимал, это говорит о недовольстве вынесенным мной приговором, но вместе с тем знал, что за этот приговор я отвечаю и я уверен в своей правоте. Со мной согласились. Так я остался в Красносельском суде, а через некоторое время меня пригласили уже в городской суд.

Я предполагал, что в Ленгорсуде буду работать в коллегии по гражданским делам. Но судьба распорядилась иначе. Точнее, распорядилась Нина Сидоровна Исакова, которая была первым заместителем председателя Ленинградского городского суда по уголовным делам. Нина Сидоровна была глубоко и всеми уважаемым человеком, легендой Ленинградского городского суда. И она решила, что я буду работать в уголовной коллегии.

Мне приходилось выносить смертные приговоры. По праву могу сказать — это самое сложное в работе судьи. Признаюсь, по-настоящему страшно совершить ошибку и приговорить к высшей мере наказания невиновного. Рассмотрение таких дел вызывало мощнейшее напряжение нервной системы. Каждый раз я очень все обдумывал, изучал все доказательства, документы, проверял факты, сверял их, анализировал. Когда чувствовал убежденность в виновности подсудимого, что нужно выносить именно смертный приговор, принять окончательное сложное и страшное решение мне помогали, если можно так выразиться, страдания и боль пострадавшей стороны, жертв преступления и всплывающие в памяти жуткие картинки с изуродованными телами убитых, замученных, изнасилованных детей или взрослых людей. Профессиональному судье это помогает сбалансировать мироощущение и восстановить справедливость. Да, государство отнимало жизнь, но делало это в рамках закона. Вместе с тем смертный приговор — это редчайший случай.

Наибольший профессиональный интерес у меня почему-то вызывали экономические преступления. Так получилось, что мне стали передавать на рассмотрение дела, связанные с преступлениями в банковской сфере. В то время мы кроме сберкасс ничего особо и не знали. Мне пришлось изучить специальную литературу по банковской деятельности.

Рассматривать экономические преступления — это как разгадывать ребус: сложно и увлекательно.Интересно, что даже обвиняемым, мне кажется, нравилось, когда судья находил ключ к разрешению этого ребуса.

Я никогда не позволял себе повышать голос на обвиняемых и унижать их. Была такая неофициальная очередь среди тех, кому предстояло предстать перед судом. Хотели ко мне попасть не потому, что я был добрым судьей, тем более что таким я не был. Они знали, что я разберусь.

Однажды человек, приговоренный к смертной казни и случайно ее избежавший, написал мне. Не скажу, что письмо было преисполнено благодарности. Но осужденный признал, что я правильно и справедливо разобрал его дело, за что он даже мне благодарен. Я даже подумал, что это издевка. Но нет, это было искренне и серьезно написано. Вот такие вещи бывают в судейской жизни.

Для любого судьи его дела — это его достижения, а дела, справедливо и правильно разрешенные, — это его награда. К иному я и не стремился. А самые сложные, тяжелые, ответственные дела оказывались моими самыми любимыми, если это слово здесь уместно. Они как дети — непослушные, нехорошие, но в то же время ты их страшно любишь.

Дело о кораблекрушении круизного лайнера «Михаил Лермонтов» у берегов Новой Зеландии в 1986 году. Пригодились мои детские заготовки о кораблях. Круизный лайнер следовал по утвержденному капитаном курсу. На капитанском мостике — старший помощник, который исполнял обязанности капитана. Новозеландский лоцман Дон Джемисон отдал распоряжение об изменении курса и направил судно в узкий проход между скалами. Старший помощник вовремя не отменил указание. Это привело к кораблекрушению лайнера и гибели одного члена экипажа. Суд пришел к выводу, что именно лоцман умышленно завел лайнер в ловушку. Но он — иностранный гражданин и не может быть осужден по нашим законам. Встал вопрос о мере наказания в отношении старшего помощника. Принимая во внимание неправомерные действия лоцмана, суд назначил старшему помощнику наказание, не связанное с лишением свободы.

Прокурор приговор не опротестовал, защита не обжаловала. Он вступил в законную силу. Однако дело оказалось резонансным и приговор истребовали в обком и горком партии. И тут страшное кораблекрушение лайнера «Адмирал Нахимов» под Новороссийском. Многочисленные жертвы среди пассажиров. Для расследования причин кораблекрушения назначили правительственную комиссию, которую возглавил член политбюро ЦК КПСС Г. А. Алиев.

Комиссия приняла решение изучить судебную практику по схожим делам. Вспомнили дело о крушении «Михаила Лермонтова». Руководитель комиссии распорядился: «А с этим судьей Ярославцевым я попрошу разобраться персонально». Меня вызвали на президиум Ленгорсуда и фактически обвинили в том, что я не разобрался в деле.

Я, признаюсь, возмутился как профессионал, но ругаться не стал, просто сказал: «Мне стыдно за вас».Ушел, хотел даже собрать вещи. Ушел в отпуск. После отпуска пришел в суд, начал открывать сейф. Подумал, что, если нет новых дел, надо собирать вещи. Но обнаружил полный дел сейф. До сих пор не знаю, что убедило их согласиться с моим приговором. Но если бы мы признали, что в крушении виноват наш гражданин, то последовали бы сумасшедшие гражданские иски к нашей стране. Самое интересное, что эта история с делом о крушении «Михаила Лермонтова» имела продолжение за границей. Я спустя годы встретился с судьей Верховного суда Австралии, куда поступило дело лоцмана Джемисона. Лоцмана лишили всех регалий и признали, что он нарушил инструкцию и виноват в произошедшем крушении.

Я с уважением отношусь ко всем правоохранительным органам, которые борются с преступностью.Между тем считаю, и это мое кредо, что суду нужно представлять доказательства. На этом стоял и будет стоять любой суд. В противном случае это будет штампование приговоров, постановлений по административным делам. Какой бы резонанс ни имело дело в средствах массовой информации, только судья несет ответственность за вынесенное решение.

Как я попал в Конституционный суд? Мою кандидатуру выдвинули на общем собрании судей Ленинградского городского суда. На III Всероссийском съезде судей РФ 25 марта 1994 года меня выдвинули кандидатом в Конституционный суд РФ. После выдвижения я предстал перед кадровой комиссией, которую возглавляли Председатель Совета Федерации РФ В. Ф. Шумейко и глава Администрации Президента РФ С. А. Филатов.

Соискателей было очень много, а моя фамилия на букву «Я». Ждал долго. Чувствую, что все устали до ужаса. И я был последний. Вхожу, вздохнул, как сейчас помню. «Вы как? Откуда? Из Ленинграда? Судьей работаете? Будут вопросы? Не будут? Ну, идите». На этом все закончилось. Впоследствии я узнал, что моя кандидатура не прошла кадровую комиссию. Я продолжил привычную работу в городском суде, а в сентябре ушел в отпуск. По возвращении из отпуска в аэропорту нас встретила моя теща и сообщила: «Володя, звонили из Москвы. Срочно звони в Москву». Несмотря на то, что было очень поздно, около 12 часов ночи, трубку снял сам С. А. Филатов: «Спасибо, что вы позвонили. Я должен только Вам сообщить, что Борис Николаевич решил выставить Вашу кандидатуру на пост судьи Конституционного суда РФ. Как ваше мнение?» Ну тут, как уж не улыбнуться, я говорю: «Если уж Борис Николаевич сказал, мы согласны». Естественно, формальная процедура, согласно законодательству, была проведена, но отбор был самый настоящий. 24 октября 1994 года Советом Федерации РФ я был назначен судьей Конституционного суда РФ. Так я попал в Конституционный суд.

Я был категорически против переезда Конституционного суда РФ в Санкт-Петербург. В этом переезде не было никакой практической пользы. Тем более за годы жизни и работы в Москве я успел влиться в общественную и юридическую жизнь столицы, обзавелся друзьями, в частности в Московском клубе юристов и Английском клубе. Это была интересная жизнь.

Счастье — это моя семья, мои друзья. Я открытый, коммуникабельный человек, я радуюсь самым простым вещам, когда мои близкие счастливы и здоровы.

8 ноября церемония награждения Премии «Лучшие юридические департаменты — 2024»